варить борщ с утра и не поспеть к обеду. Мы то с папой уже привыкли и не находили в этом ничего удивительного. Но у дедушки был не такой богатый жизненный опыт. И хотя в день дедушкиного приезда бабушка очень старалась и закончила с борщом уже в четыре часа, дедушка все равно остался недоволен.
А вечером он вообще заявил, что все это возмутительно и ребенку в таких условиях жить нельзя. Хотя папа очень старался, это совершенно точно. Он жарил блины по рецепту из блокнота, делал свою фирменную запеканку, каждый день выдавал мне яблоко и апельсин, чтобы у меня росли коренные зубы, сам стирал мои вещи, ездил добывать разные стройматериалы и придумывал где их хранить, чтобы они не испортились, и даже пытался разводить кроликов. Папа все это дедушке высказал перед отъездом и улетел расстроенный. Потому что дедушка имел привычку по каждому поводу строчить маме телеграммы. Денег у него было много и на количестве слов он не экономил.
Он вообще жил очень расточительно. Каждый день мы ходили в кафе, потому что дедушка опасался есть бабушкин борщ. В том числе в мамино любимое, где подавали мороженое с дыней. Так что у бабушки, которая поначалу готовила с удвоенным энтузиазмом и на волне этого энтузиазма регулярно успевала закончить какое-нибудь блюдо засветло, совсем опустились руки. Мне показалось, что сама она, пока нас целыми днями не было дома, вообще стала питаться одними конфетами.
Дедушка купил мне новую школьную юбку, ругая неких анонимных злоумышленников, из-за которых старая юбка стала заношенной до блеска. Мы много гуляли по городу и дедушка все время мне что-то рассказывал. Он очень много всего знал: и про птиц, и про животных, и про то, как устроен мир, и про то, почему люди иногда так странно себя ведут. Мне удалось разъяснить для себя много накопившихся за последнее время вопросов.
По утрам мы вместе чистили зубы и оказалось, что я чищу зубы неправильно. Он проверял мои домашние задания и пытался приучить меня к аккуратности. А еще он сходил в школу и познакомился с моей учительницей.
В общем, мне с дедушкой было хорошо. Но скоро и дедушке пришлось срочно улететь на Север. Ведь Минусинск — это тоже на Севере.
Здесь должен быть домик
Перед отъездом дедушка построил мне домик. Его силуэт напоминал типи кочевых индейцев Великих равнин. Каркас из деревянных реек, сверху уголком два листа шифера. Третья стена из досок, с маленьким треугольным окошком под потолком. А четвертая с низкой дверью и прямоугольным окном побольше. Конечно, я мечтала о полностью деревянном домике. Или даже о кирпичном. Об основательном, безопасном строении с застекленными окнами, с миниатюрным умывальником в углу, с первобытным каменным очагом. Чтобы печь картошку и жарить лепешки. Жарить лепешки я не умела, но наверняка это не сложнее манной каши. А варить манную кашу я была обучена, у меня для этого была поминутная инструкция, составленная папой. На случай экстренной ситуации. Например, если на завтрак случился голод. Другое дело, что если нет вишневого или хотя бы малинового варенья, то манная каша утрачивает всякий смысл. Лучше уж голод. Но у меня была и поминутная инструкция запасного блюда — вареной картошки. Если непредвиденный голод случился на обед или на ужин.
Так вот, домик был не таким как я мечтала. И когда дедушка сдавал мне объект, я была немного разочарована. Но со временем я поняла, что теснота, продуваемость и то, как быстро — всего за несколько часов — его можно построить, роднит домик с шалашом или палаткой, наскоро сооруженными посреди степи. Я, будущая скиталица, возможно странствующая проповедница, идущая от деревни к деревне, должна приучать себя к такому жилью.
Дедушка собирался еще оборудовать домик изнутри, но успел только прибить маленькую полочку и столик. А потом ему пришлось улететь. Потому что тетя Нина, его новая жена, заболела. Сначала он хотел взять меня с собой, но не нашел моего свидетельства о рождении, а без него билеты на самолет не продавали. Так что он все мне честно объяснил, построил домик и уехал на такси в аэропорт. Мама потом говорила, что свидетельство лежало в выдвижном ящике со всеми документами. И что он, в крайнем случае, мог связаться с ней и спросить, где оно лежит. Но к моменту дедушкиного отлета мы уже почти полгода жили без мамы и она плохо себе представляла, как тут у нас все устроено. Документы, конечно, лежали в ящике, но ведь нужно было еще найти этот ящик. А прохода к ящику предусмотрено не было. И хотя его и называли «выдвижным», в реальности его вряд ли можно было куда-то выдвинуть, потому что вплотную к шкафу громоздились друг на друге не распакованные тяжелые коробки с книгами.
Я полностью перебралась в домик через четыре дня после дедушкиного отъезда. Я даже пыталась в нем спать, но это не всегда получалось, потому что шершавый деревянный ящик, который я использовала в качестве скамьи, был короче меня самой и слишком узкий, чтобы как следует свернуться на нем калачиком. На ящик я постелила шерстяное одеяло, уютно закутавшись в которое, можно было согреться. На улице была первая половина октября и ночи становились все холоднее, хоть о нашем городе и говорили, что это юг. Кроме того, я хорошо утеплила окна. Я занавесила их толстой, мягкой мешковиной, которая до этого без дела валялась в летней кухне. Конечно, мне хотелось красивые занавески, как были в нашей северной квартире — с осенними листьями или звездочками, но ничего такого мне найти не удалось. Зато у меня была самодельная масляная лампа. Масляная лампа намного лучше свечей, потому что свечи быстро сгорают и их постоянно нужно покупать, а денег у меня не было. Зато запас растительного масла в доме имелся значительный — бабушка брала его на рынке трехлитровыми банками. И веревки, которая шла на фитили, я нашла у папы жирный моток. Не представляю, зачем она нужна была папе. Этим количеством веревки можно было повязать целый город.
Лампа — это очень важно. В любом жилье. В моем лампа была центром. Горящее масло приятно пахло. А сияние словно скрепляло отдельные части домика между собой. Когда дул сильный ветер и швырял на шиферную крышу сорванные с виноградника листья, казалось, что только благодаря лампе маленький домик продолжает упрямо стоять и греть своего единственного обитателя. Мешковина трепещет, за поясницу хватает холодными
